- Мы всего лишь хотим помочь, - говорят они, - ведь у Вас серьезные проблемы.
Ах, да у меня всегда проблемы.
А врачи продолжают свои тирады.
- Даже после непродолжительного отдыха человек восполняет достаточный запас энергии, который может использовать. Но если при пробуждении Вы не помните подробностей сна, момента засыпания, не можете в первые минуты ориентироваться во времени и пространстве - это плохой знак. Даже непродолжительный отдых должен приносить насыщение.
Я старательно пытаюсь сохранить серьезность во взгляде. Нет, правда? Под такое описание "проблемы" попадает минимум половина населения Земли, а мне об этом рассказывают, как о новой смертельной болезни.
- Еще хуже, - говорят, - если Вы не чувствуете насыщения после продолжительного сна. Если все время бодрствования Вы не можете "включиться" на полную. Головная боль и ломота в теле, невозможность порой сконцентрироваться на обычных вещах - побочные эффекты при отсутствии должного лечения.
Кто-то поправляет нелепые очки на переносице - верный признак наличия гениального ума.
- Если Вы смогли перетерпеть первую волну абстинентного состояния после прекращения приема Перпетуума, это совсем не значит, что есть смысл мучиться и дальше. От слабых побочных эффектов в одиночку почти невозможно избавиться.
- Но наши капельницы помогут восстановиться за считанные недели.
- Всего пара обследований - и мы выпишем нужные лекарства.
- Главное - соблюдение режима и лечения.
- В любом случае Вам противопоказано применение любых веществ-стимуляторов, вплоть до кофеина и никотина.
Пачка сигарет во внутреннем кармане пиджака начинает прожигать мою кожу.
Я раздраженно мотаю головой. Нет, у меня все отлично. Сплю как младенец, просыпаюсь новым человеком. И не надо этих ваших капельниц, таблеток, наблюдений и прочих радостей.
Хотя мне уже немного надоели некоторые аспекты "восстановления". И не проходящая усталость, и боль, и выпадание из реальности, и вероятность того, что меня выключит в любой момент. Но больше всего раздражают сбои в памяти.
- Это тоже из-за сна, - говорят врачи, которых подослал ко мне Трэвис. Чуть ли не угрожают, что в этом случае меня отправят на обследование немедленно, так что многое я в итоге замалчиваю. Зачем им знать. В конце концов, это ведь мои проблемы... Мои постоянные проблемы.
Правда плюс в том, что затащить к себе в больницу насильно меня никто не может. "Привилегии положения". Пару жестких "нет" - и вся "гильдия докторов" возвращается к себе на работу ни с чем.
По внутренней связи прошу принести мне крепкий кофе и больше никого не пускать. На том конце немного озадаченно интересуются, собираюсь ли я ехать в аэропорт, ведь машина ждет уже восемь минут. С тихим стоном оседаю в кресло и глубоко вздыхаю. Ну вот опять что-то осталось за гранью моей реальности. Вечные дела - тебе говорят-говорят-говорят, а ты ничерта не помнишь потом.
На том конце мне с готовностью выдают нечто вроде следующего: "В Дублине открывается новый штаб, сегодня Вы с генералом Нортом летите туда на предварительный осмотр. Информации о перелете  нет, эту орг. часть генерал взял на себя лично."
Первые слова вызывают в моей голове смутные ассоциации, а вот дальше - как чистый лист. Отлично...
Пачка Мальборо во внутреннем кармане по тяжести больше напоминает средних размеров пистолет.
***
Я едва слышно вздыхаю, опускаюсь в массивное кресло и оглядываюсь по сторонам. На регулярном рейсе десять мест первого класса, а заняты только два. Надеюсь, у нас не предвидится случайных любопытных попутчиков.
Они всегда не кстати со своими навязчивыми вопросами и беседами. Хочется ответить, что я, вообще-то, предпочитаю обсуждать терроризм и поджоги, а о мировых делах лучше побеседовать, например, с советником по культуре...
В салоне пусто. Я перевожу взгляд на Норта, сидящего рядом, но он занят какими-то бумажками, а может только делает вид... Мне немного неуютно, и я не понимаю, почему мы должны лететь в обычном самолете, где кроме нас больше сотни людей. Они все летят в Ирландию по своим обычным делам. Мы от них мало чем отличаемся. Вот только все предпочитают думать, что наша жизнь состоит из дел исключительно первой важности.
И почему я должна была проходить обычную регистрацию в самом крупном аэропорту Нью-Йорка, если легче было просто нанять один из тех частных самолетов, который предоставляется советникам по первому требованию?
Мои мысли не должны звучать подобно тем, что жалуются на недостаточную роскошь. Дело даже не в удобстве. Просто... Мне всегда было не по себе, когда на меня смотрят как-то "по-особенному".
Когда каждый считает своим долгом одарить тебя вниманием.
Еще тогда, почти два года назад, эти взгляды прилипали к моей коже и я не могла отделаться от ощущения, что становлюсь грязной от одних лишь мыслей незнакомых мне людей. На Карибах первую блудницу Локи знали почти все, особенно если успели провести на острове больше недели и пообщаться хоть с кем-то из "старичков". А потом они все глазели на меня, как на диковинное животное.
И вот опять... Когда сидишь у себя в кабинете, когда посещаешь все эти конференции и встречи, где люди прекрасно осознают, с кем имеют дело и что от них хотят, совершенно забываешь о том, кем ты на самом деле являешься.
А когда заявляешься в аэропорт, кишащий тысячами самых обычных людей, и тебе приходится продираться через толпу, чтоб найти такую-же важную шишку... И каждой клеточкой тела чувствуешь на себе пристальные взгляды...
Меня до сих пор коробит, когда я вспоминаю это. Даже рядом с Нортом и его непробиваемым спокойствием легче не становилось. Не знаю, каково было ему, а я старательно пряталась за маской безразличия и мечтала как можно быстрее оказаться в самолете.
Подумать только, ведь совсем недавно меня не знал никто. А теперь появляться на людях уже сложно...
От первого шага в аэропорт и вплоть до посадки меня не покидала уверенность, что я согласилась на подобное под действием каких-то веществ. А соглашалась ли вообще?
Не важно. Главное, чтобы теперь меня никто не трогал. Пару снующих туда-сюда стюардесс, ловя мой холодный взгляд, тут же отвечают полным безразличием. Норт просит их что-то принести. А мне не помешало бы заказать самый крепкий кофе, производимый в этом мире, но я благополучно об этом забываю. Опять.
Улыбки у этих дамочек фальшивые до невозможности, особенно когда они поворачивают свое наштукатуренное личико в мою сторону. А когда опять смотрят на генерала - мгновенно превращаются в самых милых ангелов, доставленных на этот самолет прямиком из рая. Замечаешь такую разницу - и тебя сразу начинает подташнивать.
Ладно, мне все равно. Я уговариваю себя, что мне все равно. Дежурная улыбка на дежурную улыбку. В голове и на языке вертятся слегка забытые русские маты, и шанс быть непонятной делает возможность их произнесения настоящим искушением. Я ловлю себя на мысли, что общество разукрашенной девочки становится навязчивым, и она очень вовремя убегает дальше.
В салоне пусто, самолет поднимается в воздух и я наконец чувствую мимолетное облегчение от того, что хоть здесь не предвидится навязчивых попутчиков. Пару часов полнейшего покоя. Кажется, в последний  раз я оставалась одна недели полторы назад. Кто-то вечно чего-то от меня хочет...
И, будто услышав мои мысли, телефон отзывается ненавязчивой трелью. Звонит один из моих многочисленных помощников. На базе опять веселится Эйдан и отдает за меня какие-то приказы. Пока я выслушиваю тирады на том конце линии - вокруг Норта опять начинает виться стюардесса. Уже другая. Поворачиваюсь к ней - она тут же испаряется. Вот это скорость...
Спустя минут десять у звонившего не остается вопросов, и я прошу впредь меня не беспокоить. Нет, правда, на базе еще много людей, которые могут справиться со всеми проблемами. Для надежности выключаю телефон. Достаю батарею.
Джеймс как раз начинает говорить о каких-то делах.
Почти одна. Нет, так даже лучше...
Первый час проходит на удивление быстро. Я отвлекаюсь на изредка появляющихся стюардесс и тут же возвращаю внимание генералу. На самом деле говорить с ним о тех многочисленных вещах, что теперь составляют мою работу, не так то и легко. Приходится перерывать горы данных и воспоминаний, чтоб найти что-то конкретное и нужное. Каждый день через меня проходит такой огромный поток информации, какой обычный человек не получает и за пол года.
Врачи говорят, что проблемы с памятью могут быть из-за побочного действия долгого приема Перпетуума, но мне кажется, что они не видят общей картины.
У меня просто не может не быть проблем.
Я понимаю, что чего-то не помню. Открытие нового штаба, Дублин... Подробности и воспоминания пробиваются ко мне сквозь пелену ненужной информации, поддетую дымкой полусна. Невольно начинаю думать о том, что у меня нет выходных. Нет отдыха. Как раз с того момента, как генерал ушел...
В конце концов сон одолевает меня на втором часу полета. Я слишком поздно вспоминаю о кофе... Уже не могу думать о том, как сложно будет проснуться, когда мы прилетим. Слышу, Джим что-то говорит, но мне ли, или кому-то другому, разобрать не могу.
Его голос... Мой тысячу раз отформатированный мозг не умеет описывать такие чувства. Когда рядом нет Невидимок, мне кажется, что безопаснее и лучше места, чем рядом с ним, просто не существует.
Никакой опасности. Никаких проблем.

Я отлично помню это ощущение: ты будто находишься на расстоянии от собственного тела и все, что с ним происходит, тебя не касается. Обрывки фраз в хаотичном порядке, яркие картинки, запахи и даже тактильные чувства - набор ощущений, который почти не относится к тебе.
Иногда цепочку происходящего из подобной каши построить крайне трудно. Сегодня мне повезло больше, все складывалось в четкую картину, которую я смогла мгновенно вспомнить: едва уловимые очертания аэропорта, автобус, слишком быстро сменяющие друг-друга картины и пейзажи - и когда тебе кажется, что ты зацепился взглядом за что-то, достойное внимания, оно уже тысячу раз в прошлом, даже обернуться не успеваешь... А дальше дороги, дороги, здания, люди, настолько привычный с первого взгляда набор, что просыпаться уже особо и не хочется. Но да, Вы правильно поняли, я до сих пор не могу проснуться до конца. И даже если растрясти, заставить подняться и идти - тело послушно подчиниться, но все остальное продолжит тешить себя иллюзией сна.
Чтобы это прошло, мне нужно спать по восемнадцать часов в сутки на протяжении двух, а то и трех месяцев.
Или пойти на это чертово обследование и под неустанным взором ученых и врачей колоться очередной химией, которая теперь, видите ли, должна помочь.
Или, к примеру, поглощать кофе литрами вместо завтрака, обеда и ужина. Правда, с такими темпами и его придется в скором времени вливать через капельницу.
Начинаю едва-едва приходить в себя, когда Джеймс говорит что-то об Овьедо. Или продолжает говорить? Кажется, мы это уже обсуждали, но на самом деле это не так уж важно, все равно слушаю краем уха и понемногу начинаю впитывать все, что меня окружает. Постепенно красками начинает наполнятся все: ярко-голубое небо, вездесущая зелень, разношерстные дома, и, под стать им, - люди, то и дело мелькающие перед глазами. Через каждый десяток метров хочется одернуть Норта с настойчивым "Подожди, дай я просто постою и посмотрю...". С другой стороны, чем останавливаться, можно и вовсе стоять день и ночь, пока не насытишься всем этим сполна. А сможешь ли?
Неожиданно ловлю себя на мысли, что совершенно не помню, зачем мы сюда прилетели... Но хочется надеяться, что Джеймс просто вытащил меня из этого утомительного Йорка, надоевшего до тошноты. Осознание того, что ты был в клетке приходит тогда, когда тебя уже выпустили.
Я вдыхаю полной грудью, будто только что вырвалась на свободу.
И в тот момент, когда мне показалось, что я окончательно проснулась, мы остановились.
Перед глазами - провал в пространстве. Эта уходящая вглубь улица между двумя невысокими зданиями, про которую говорил Джеймс, будто черная дыра, впитывала в себя все. И солнечный свет, и тепло, которое повисло в нагретом воздухе, звуки, запахи, внимание  полностью и без остатка. Смотришь... И хочется шагнуть туда, хотя бы потому, что тянет невыносимо, а сопротивляться не особо получается. Но вот твой вечный спутник добавляет масла в огонь, разжигая любопытство.
Оказывается, он там жил. Четвертый дом справа... И едва уловимые контуры стройных ирландских домов, выведенные быстрыми мазками твоего воображения, предстают пред глазами. Они здесь, почти твои, только сделай шаг.
Я повела плечами и попыталась оторвать взгляд от черного пятна перед глазами, но, будто заколдованная картиной и "нашептываниями гипнотизера", послушно замерла рядом с Нортом. В один миг хотелось и свернуть с основного маршрута как можно скорее, и сказать о своем намерении, да и остаться здесь, под флером этого непонятного, но такого манящего места... А в итоге, вместо всего этого букета, меня одернули, словно ребенка от витрины яркого магазина, и повели дальше.
- Я не хотел отсюда уезжать. Я бы и не уезжал, если б мог тогда решать.
Может он сам не замечает, но по прошествии всех этих лет и после всего, что случилось, в этой его фразе до сих пор таится сожаление. Наверное, это было трудно...
***
Здесь сравнительно много машин и еще больше - людей. Одни неспешно прогуливаются, через каждые пять метров достают фотоаппарты, а то и не прячут их вовсе. Другие на их фоне спешат, но все равно не могут оторвать беглого взгляда от гладкой поверхности воды и пейзажа по ту сторону гранитного парапета. Машины, по сравнению с людьми, и вовсе несутся.
Стоят лишь двое. Он, облокотившись о перила, говорит:
- Этот город как броня. Станешь его частью, и он начнет защищать тебя.
Под его пристальным взглядом она начинает чувствовать себя неловко. И немного волнуется от того, что это может быть заметно, поэтому делает шаг к перилам и заглядывает вниз.
А вместо воды там - зеркало. И кажется, будто в нем можно разглядеть кончики своих распущенных волос. И птиц, летящих высоко в небе, но в отражении - неизменно залетающих под мост. Странное ощущение нереальности длится всего несколько секунд, до тех пор, пока зеркально-гладкую поверхность не поддевает тончайшая рябь. И вот уже в отражении реки различимы лишь размытое пятно моста и едва угадываемые контуры человека. Будто огромный холст импрессиониста - одни мазки, да нечеткие предметы. Мгновение - женщина поворачивается к своему спутнику, а в глазах ее до сих пор застыла то ли темно-синяя, то ли темно-зеленая рябь.
- Мне кажется, я уже это чувствую.
Веста бегло глянула на поток проходящих мимо людей. Никто не смотрел на них, а случайные взгляды не были наполнены никакими конкретными эмоциями. Странные люди, которые то ли не узнают советника Локи, то ли не желают припоминать. Это, конечно, к лучшему. Будто время вернулось вспять: она - обычная девушка из Нью-Йорка, накопившая денег и оказавшаяся в столице Ирландии. То ли своя, то ли чужая.
- А тебя надо защищать.
Теперь Валерия едва сдерживается, чтоб не улыбнуться, ведь из уст генерала это звучит так странно. Я выломал тебя и создал совсем другого человека, но теперь тебя надо защищать. Я отправлял тебя на самые опасные и откровенно невыполнимые задания, но теперь тебя надо защищать. Я оставил на тебя целый мир, но теперь...
- Ну разве что от меня самой, - Веста не выдержала, и ее губы тронула легкая улыбка.
Солнце светило неустанно и настойчиво грело в спину. Вот так замолчишь на пару секунд, потом сделаешь шаг в сторону Норта, положишь голову ему на плечо... И можно спать...
"Так, стоп, спать нельзя!" Надо что-то говорить и ни в коем случае не закрывать глаза.
- Можно еще защищать от всех этих помощников, которые так любят донимать меня по делу и без... И от врачей, которые спят и видят, как бы упрятать меня на лечение, - Лера осеклась на последнем слове, пытаясь припомнить, в курсе ли генерал того, как именно она вела дела в его отсутствие, или до сих пор ничего не знает. Правда, это было не важно, ведь сейчас все было на своих местах. Абсолютно все в ее жизни.
Теперь уже Веста потянула Джеймса, и они двинулись дальше вдоль моста, без спешки и лишней суеты, и слова звучали сами собой:
- Отчего-то мне совсем не сложно сейчас поверить в то, что я здесь живу. Нью-Йорк никогда не был родным для меня, у этого города совершенно бешеный темп жизни, особенно сейчас. Но если ты скажешь мне "Веста, очнись, ты живешь в Дублине чуть ли не всю жизнь" - я действительно начну сомневаться, а не так ли это?
То и дело она сама кидала взгляды на Лиффи, потом возвращала их генералу и опять смотрела на реку - все не могла оторваться. Отсюда открывался просто изумительный вид. Город не обязательно должен быть наполнен достопримечательностями или старинностями, что бы быть прекрасным.
- Мы ведь не торопимся, правда? Хотя почему я спрашиваю. Конечно, не торопимся, - женщина улыбнулась, как довольный кот, считавший себя царем и властителем мира. - Пожалуйста, покажи мне места, которые тебе особенно ярко запомнились. Я ведь не знала, что ты здесь жил, а это очень... важно - вернуться в то место, которое не хотел покидать.

За зданием здание, проносится, будто в полусне. Иногда я останавливаюсь, пытаясь сполна насладиться моментом какого-то непонятного счастья. Кажется, еще секунда - и почувствуешь себя на своем месте. Абсолютно.
Джим идет достаточно медленно и порой совсем глубоко уходит в себя. Тогда я легко касаюсь его плеча или руки (хотя это нельзя назвать даже прикосновением), и, если он не реагирует - на пару мгновений отлучаюсь. Вот останавливаюсь, смотрю на широкую реку, на изменчивую воду, которая вновь застыла зеркалом, и мне кажется, что спокойнее места на земле не сыщешь. Потом нагоняю генерала. Он даже не замечает.
Порой мне хочется ему все рассказать: и о том, как мне опостылел Нью-Йорк, слишком безумный и хаотичный, как мне порой хочется все переиграть и не менять свою жизнь так кардинально. Хочется обычного спокойствия.
Хей, Джим, а давай останемся жить в Дублине?
Знаешь, здесь очень хорошо, только ты будь рядом, ладно? Это очень важно...
От подобных мыслей едва-едва пробивает на дрожь и волнение, будто я уже произнесла вслух какую-то чушь.
***
- Ладно, уверен, скоро весь этот хаос закончится, и мы сможем жить так, как хотим. У тебя уже есть планы? Чем займешься, когда помощнички перестанут донимать тебя 24 часа в сутки?
- Ты так говоришь, будто они и правда перестанут... - Веста ухмыльнулась, нашарила в сумке пачку сигарет и начала вертеть ее в руках. - У меня были планы. Когда-то я хотела танцевать в Большом до тридцати пяти и заслуженно уйти на вторые роли. И детей тренировать. Спустя пять лет я думала, что буду танцевать в Нью-Йорке, пока не выбьюсь повыше и не найду какую-нибудь альтернативу. А потом случилась Армия...
Это были странные сигареты. Дым нехотя растворялся в воздухе, будто бы горел вовсе не табак, а нечто тягучее и вязкое. Не желаете ли немного напалма в вашу сигарету, мэм?
Армия отучает строить долгосрочные планы, об этом не было надобности говорить. Твоя мечта - дожить до окончания войны и остаться сколь-нибудь здоровым. Ты просыпаешься с мыслью о том, что надо весь день торчать в тренировочном зале или набивать меткость в метании ножей. Иначе тебе не выжить. Кто-то по ту сторону окажется ловчее тебя и первым всадит штык тебе в живот. Если так, то к чему же были все твои планы? Армия отучала от подобных глупостей. Ты есть здесь и сейчас, и у тебя единственная задача - выжить.
В таком распорядке довольно легко запутаться и потеряться. Веста - прямое тому доказательство. Живой пример. Задание-зал-задание-тренировки-задание-тир-задание... В какой-то момент ты будто переходишь в автоматический режим и перестаешь думать вообще. Люди, груши, мишени в тире... Все смешивается в одно и ты спокойно можешь смотреть в глаза своей жертве, пока прицеливаешься или взводишь курок. Наверное в такие моменты и приходит хладнокровие.
Жестокость.
Веста улыбается открыто и кажется, что в этот момент она светится изнутри. На ее улыбку отвечают прохожие, ей искренне радуются друзья. И, кажется, только Норт ей не верит. Правильно делает.
Советница остановилась чуть поодаль здания Четырех судов и подняла на него глаза. А Джеймс был прав: в его городе есть похожая постройка, и эти очертания угадываются на раз. Теперь и ей самой кажется, что такое здание затесалось в Нью-Йорке и Лондоне. Так странно - ты приходишь в новый город, а штурмуешь один и тот же неприступный дом. Почему люди за этими стенами всегда защищаются с особым ожесточением?
И вот так каждый день: пытаешься думать об обычных вещах, будничных, о чем-то вроде работы или досуга, но мысли и воспоминания о войне неустанно пробиваются сквозь твою наспех воздвигнутую броню. Кадры, которые ты желал бы забыть, как самый дурной сон.
Валерия бесшумно возобновила шаг, пряча многострадальную пачку сигарет подальше в сумку. Сегодня совсем не хотелось курить.
- Сложно что-то планировать, когда даже в своем положении не уверен. Я ведь работаю не при том Локи, который хотел от меня избавиться. И, боюсь, что если прежний трикстер вернется, он не потерпит меня... В своем мире.
И опять эта улыбка, которой не обмануть лишь одного человека.
- Да и вообще, сейчас сложно загадывать наперед. В Нью-Йорке потихоньку начинает оживать прежняя "мафия", прощупывать каналы, которые можно контролировать. В этом хаотичном городе за ними будет сложно следить, а вот им есть где развернуться. И это с учетом того, что к нам в любую минуту могут нагрянуть в гости инопланетные захватчики. Например, читаури... Помнишь их теплый визит?
Женщина хмыкнула и замолчала.
Конечно, до стабильности этому миру, как до звезд. Раньше неоприходованный Мидгард считался закрытым муравейником - ну копошатся там глупые людишки, ну убивают друг друга, это все их мелочные проблемы. Но если  один из самых сильных богов Асгарда взялся править этим мирком - значит что-то в нем есть... И тогда через месяц-другой на Землю могут прийти такие противники, которых обычный смертный не победит.
- Да и с бывшим Щ.И.Т.ом и Мстителями не все так гладко. Я знаю, кто-то из наших ищет их, но тот же Старк, имеющий относительную свободу, не кажется таким уж безобидным. Боюсь, нас никто в покое не оставит. Ну разве что мы сделаем вид, что открываем еще один штаб в какой-нибудь Австралии и потеряемся там на пару недель.
По улице довольно-таки шумно для Дублина пронеслись две иномарки и вновь воцарилась тишина. Они ушли уже достаточно далеко от той оживленной улицы, где поток людей и машин сливался в одно шумное месиво. Но сейчас казалось, будто кроме них двоих в городе никого нет. Пустой тротуар и редкие машины. Водная гладь, залитая тусклым светом. Солнце будто стесняется, никак не может решиться окончательно выглянуть из-за туч. Такой странный и совершенно особенный город, который почти не задела Последняя война.
И все эти внезапные мысли об остатках супергероев вдруг подняли в ней давний вопрос, который женщина никак не решалась задать. Может быть у нее не окажется момента подходящее, ведь здесь, в этом городе она и сама - будто другой человек, и атмосфера совершенно другая. Куда суетливому Большому Яблоку и строгим сводам Роско Стрит до спокойного и всепрощающего Дублина...
Веста медленно остановилась, сделав вид, будто вновь загляделась на Лиффи. Должно быть, здесь безумно красиво ночью, когда в реке, как в самом большом зеркале, отражаются россыпи звезд.
Норт остановился следом и, снова о чем-то задумавшись, окинул взглядом противоположный берег.
- Когда ты ушел... Я просила Ди перепрограммировать Невидимок на меня. Особенно после того инцидента на базе. Но он отказался. Сказал, что сердце не выдержит и мало кто может пережить этот эксперимент. Но после он показал мне кое-что из собственных записей и наблюдений.
Веста приблизилась к Джеймсу и положила ладонь ему на грудь в то место, где неустанно билось пятикамерное сердце. Так аккуратно, будто могла ошпариться или навредить ему самому. Сердце стучало намного быстрее, чем у обычного человека, как если бы мужчина был напуган или чем-то сильно взволнован. Но для него это было нормально. Четкие и быстрые удары через грудную клетку проникали прямиком ей под кожу. Тончайший из существующих наркотиков. Персональный.
Она помнила этот замысловатый ритм. О Боже, как же это было давно! Один из самых безумных дней за всю войну, и с первой секунды - ни малейшего шанса выбраться живыми. Но все: и страх, и безумная боль от ранения, и стаи чернейших мыслей, - все уходит прочь, когда она чувствует это учащенное сердцебиение рядом.
- Ди сказал, что если ты долго не будешь пробуждать Невидимок - это вещество, нечто вроде темной энергии, или... Я не помню точно, как он ее называл. Оно может навредить твоему организму. Потом, правда, сказал, что не уверен, ведь последствия эксперимента просчитать почти невозможно, а тебя никакими силами в лабораторию не затащишь, прямо как меня, - женщина едва выдавила улыбку, глядя ровно перед собой. - В общем... я волнуюсь.
Она поднимает взгляд и в карих глазах напротив видит смешанные чувства. Непонимание, неуверенность... И теперь Веста ощущает себя такой безоружной, какой доселе еще не была. Все мысли мгновенно превращаются в слова:
- Ты считаешь, что так не должно быть, правда? "Пойдешь на войну, выживешь, потом можешь найти меня и дать пощечину." Война закончилась, я выжила и нашла тебя... А пощечины все нет? - она вздыхает, и на секунду, будто в смятении, опускает взгляд, но тут же возвращает его генералу. - И не будет.
Валерия смотрит открыто. Ее сердце не волнуется, ведь совсем рядом, под ладонью, бьется другое, и это успокаивает. Всего пару секунд назад она сказала что-то очень важное, но что есть слова?
Веста едва ощутимо подается вперед и касается его губ своими.

Ты уже давно шагаешь по краю пропасти и потеряла счет дням. Тут совсем темно, воздух сперт, и никого нет рядом. В спину дует ледяной ветер, заставляя передвигать непослушные ноги, ежиться, кутаться в одежды и горбить спину. Идти совсем не хочется. Когда-то ты знала, зачем делаешь это, и почему выбрала такой сложный путь, но теперь… Все давно забылось и смысл своих действий ты уловить уже не в силах. Там, впереди, на сотни километров, которые можно охватить взглядом, простирается все та же дорога. По самому краю. Ничего не меняется.
Ты можешь обманывать себя и твердить, что так должно быть. Что это твоя судьба. И, возможно, не самая худшая участь. Можешь пытаться увидеть свое предназначение в том, что ты, не смотря на холод и изменчивую почву под ногами, продолжаешь идти...
Но если все же решишься изменить все это - действуй тут же, немедленно, резко, и ни за что не думай об этом заранее. Ведь ты все знаешь. Решила, что так больше не может продолжаться, и резко свернула в пустоту.
Это всего лишь шаг...
Она делает его, шаг на встречу Джеймсу, все равно, что шаг в пропасть, и в первую очередь признается во всем происходящем себе. Окончательно и бесповоротно. Больше никаких увиливаний и дальних полок для тяжелых мыслей, ведь их и так скопилось слишком много.
Но тут же, в это крохотное мгновение, замерев так близко, как никогда, и не позволяя времени продолжить свой ход, она чувствует безумное волнение. Ей страшно, тревожно; и сердце, и все нутро грозится вот-вот треснуть по швам, открывая новые и новые раны. Такие, которые не спрячешь за ворохом надуманных проблем и важных дел, которые не оставишь на потом, боясь окончательно спятить. Если откроется плоть и потечет кровь – ее уже не остановить.
Но время неумолимо продолжает идти. Страх замирает в области солнечного сплетения. Она чувствует его ладони на своих плечах и под ощутимым давлением отстраняется.
Дыхание останавливается, мысли так же испуганно гаснут... Холодеют ладони, ступни, застывает кровь в жилах. На эти несколько секунд все в ней прекращает жизнь, и она, наверное, почти мертва.
Генерал смотрит на нее так, как никогда не смотрел.
Она не может понять его взгляд.
Медленно, но настойчиво, отзывается переставшее биться сердце. Каждый удар – разряд боли. Будто пуля распорола грудную клетку, по дороге задев ребра, буквально просверлив каждое из них насквозь. И теперь проворачивается вокруг своей оси там, где у обычных людей покоится четырехкамерное, там, где застыл его - Норта - необъяснимый взгляд. Чувство постепенно нарастает. Всего пару сантиметров боли, которые можно уместить на раскрытой мужской ладони...
Каждая секунда соразмерна годам. Следующая перекрывает все.
Он притягивает ее обратно и целует… Это и есть настоящее спасение. Пару мгновений, подаренных ей за несметное количество страданий, за целую жизнь хождения из огня в полымя. Внутри затихает все – и гнетущие мысли, и сердце, и волнение, затаившееся в каждой клеточке.
Он обнимает ее и прижимает к себе. Есть что-то неуловимо знакомое в этом движении… И уверенность, что теперь все будет хорошо. Если вы когда-нибудь встретите такого человека, который одними объятьями защищает вас от всего мира – цепляйтесь за него, что есть сил, ибо он – ваше персональное спасение.
Веста поражена настолько, что сознание отказывается работать, а восприятие реальности сужается до столь привычного... мгновения. Сделать все, что угодно, лишь бы его задержать. Заклинать все сущее остановить время на веки. Замереть в этих объятиях, в абсолюте тепла и ответа, в точке опоры, которая способна стать светом на долгие годы. Не дай бог нарушить словами...
- Ты сама не понимаешь, какую совершаешь ошибку.
Вся ее жизнь – сплошные ошибки, но теперь она уверена, что хоть раз поступила правильно.
Она до сих пор живет мгновением, потому сейчас так отчаянно цепляется за него. Не верит в то, что подобное когда-нибудь повторится, в то, что сейчас ее израненное сознание не проворачивает с ней очередную злую шутку. И только чувство его тепла заставляет верить в реальность происходящего.
- Беги, пока можешь. Я способен только разрушать.
Веста обнимает Джеймса еще сильнее после этих слов, и таков ее ответ.
Теперь она точно знает, что всегда будет рядом с ним.

За спиной слышны приглушенные голоса мужчин, но Весту никто не трогает. С каждым мгновением становится все темнее и темнее – это тяжелые дождевые тучи неустанно затягивают небо, пытаясь залить весь город серой краской. Но здесь, во внутреннем дворе бывшего Национального музея Ирландии, а еще ранее – Казарм Коллинза, слишком много серого не бывает.
Здание, которое должно стать новым Североевропейским штабом Армии, вызывает в ней противоречивые эмоции. В голове против воли всплывает обещание, данное не ей, а какой-то другой девушке, юной, совсем еще не знавшей жизни, но успевшей здорово от нее натерпеться. «Я подарю тебе театр…». И тут же, словно их сковали цепями, возникает воспоминание о горящем Берлинском театре оперы и балета. Почти сумерки, и пламя, изрыгаемое зданием, освещает все вокруг. Оно вырывается острыми языками и исчезает высоко в небе, будто растворяется в ночи, накатывающей на театр подобно огромной волне. Из шести стройных колонн фасада осталось лишь две. Правой части здания и вовсе нет, словно огромный монстр откусил кусочек большого бетонного торта, то ли подарка, то ли подношения.
«Твои поклонники узнают приму в человеке с автоматом, все будет иначе, Веста, все!»
Если бы люди узнали в ней тогда приму Нью-Йоркского балета, кричали бы они громче? Вызывала бы тогда женщина, командовавшая жечь все вокруг, больше страха и непонимания? Кидались бы они к ней, известной, моля остановить весь этот кошмар, или, как оно и было, пытались бы спастись в хаосе того дня?
Здание впереди навевало чувство спокойствия. Оно не было прекрасным, какими бывают вычурные театры и музеи, и в этом был его плюс.  Казалось, жги его, поливай водой, обдавай очередями из пулеметов, да хоть бомбами – оно выстоит.
Веста сделала глубокий вдох. Воздух был ужасно влажным, так что дышалось с трудом. Над головой распахнулся черный зонт. Порой мелочь способна привести тебя в чувство, так, что ты вновь начинаешь мыслить, как подобает, перестаешь видеть пред собой картины прошлого и думать о тех вещах, о которых думать всегда тяжело.
К ней подошел Джеймс и сказал, что им пора заходить.
И все же в голове засел туман. Все, что она воспринимала – приглушенный шум тяжелых капель за окнами, гулкое эхо шагов по пустым коридорам и комнатам. В здание вдохнули третью жизнь, но изменения здесь еще не пришли к завершению, и смотреть было особо не на что. Все шло по плану. Каждая комната, в которую они заходили, была почти идеально оборудована и укомплектована. Ответственные за происходящие изменения люди водили гостей по четко распланированному маршруту и улыбались ровно тогда, когда нужно было улыбнуться. Другие военные чины, призванные следить за обустройством штаба, были серьезны и непреклонно строги, как и подобало им по званию.
Молчаливо-сосредоточенное настроение советника воспринималось на ура. На ее скудные вопросы отвечали наиболее полно, праведно нервничали, следя за пристальным взглядом, едва заметно облегченно вздыхали и спешили увести прибывшую делегацию все дальше и дальше. На редкую критику генерала, наоборот, нервы возобладали над самоконтролем, ответы становились короткими и скомканными, а гражданские и вовсе позволяли себе переваливаться с ноги на ногу, безуспешно пытаясь увести взгляд.
Пол дня пролетели на автопилоте. Осмотрев все, что можно было, Веста так до конца и не поняла, зачем они приехали сюда. Впрочем, ни капли не жалела, - улица встретила их отрезвляющей прохладой, какая бывает только после непродолжительного дождя на старых улочках. Валерия тут же покрылась мурашками и вместе с тем пришла в себя. Странное чувство, запертое на время встречи, вновь выбралось наружу; нарочито медленно потянулось, выламывая суставы, обняло женщину со спины и лениво прошептало в самое ухо: «Ну давай, взгляни наконец на него. Можешь даже взять за руку.» И рассмеялось.
Пару минут назад они покинули «Казармы Коллинза» и сейчас Веста не представляла, куда следует направляться. До вылета было достаточно времени, чтоб дважды обойти город вдоль и поперек, или еще раз послушать излияния тех, к кому они прилетели.
Шаг вправо, шаг влево – расстрел. Это правило было не для Дублина. Целый день непривычной жизни, той, какой она была до победы, - за тобой не бегают какие-то незнакомые люди, не выслеживают многочисленные фотографы, нет косых взглядов и вечных окликов.
Ты можешь просто остановиться…
Веста замерла на месте и спустя пару мгновений посмотрела на Джеймса в упор, пытаясь четко представить, что было бы, окажись они сейчас в Нью-Йорке. Это была бы катастрофа.
…и вдохнуть полной грудью.
Глубокий вдох, выдох, холодный воздух обжигает легкие, кожу, ледяной ладонью норовит залезть за ворот. Слабость, которую она чувствовала, покидая Североевропейский штаб, тут же сходит на нет, но мысль о ней остается. После окончания приема наркотика ей еще не приходилось так долго держаться, не позволяя себе лишнего допинга в виде кофеина и никотина. Поразительно, почти сутки без кофе, а Веста все еще на ногах, даже говорить может.
- Я проголодалась… Давай зайдем куда-нибудь, - «Где есть алкоголь, а я ведь знаю, что он здесь на каждом шагу.» - Ты ведь поверишь, если я скажу, что не ела уже вторые сутки? – и она улыбается так, будто только что пошутила, хотя на самом деле сказала правду.

В переполненном баре царит необычная атмосфера. И виной тому даже не само помещение, пусть оно на первый взгляд и кажется слегка необычным. Главное здесь - люди. Они ведут себя так, будто уже не первый год знакомы, хотя поверить в это трудно. В пабе слишком много народу, черт знает кого и каким ветром сюда занесло. Вот эту парочку, к примеру, из самого Большого Яблока. Только смотрят на них отстраненно, как на обычных туристов, по ошибке набредших на заведение не для их глаз.
Люди вокруг кажутся такими настоящими, что от этого хочется улыбаться во все тридцать два. В ее жизни такой роскоши слишком мало. Только улыбки, натянутые за уши, только манеры, будто из-под палки. А тут... Кто смеется, кто угрюм, кто прикрикивает - живые правильные эмоции ложатся на разномастные лица. Кто в стельку пьян, а кто только начинает. Кто специально подводил глаза, а кто решил собрать длинные непослушные волосы в замысловатый пучок. Такие настоящие! Веста сдерживается от улыбки, но понемногу начинает светиться изнутри.
Где не знатные вечера - там устав. Где не устав - там почтенные разговоры. А жизнь-то вот где прячется!
В помещении немного душно, пахнет старым деревом и алкоголем. Приятно. Гомон множества голосов едва перебивает музыка - живая, под стать тому, что здесь творится. От этого слияния всевозможных звуков становится очень уютно, приглушенный свет добавляет атмосфере мягкости, голос Джеймса окутывает вязкой дымкой, на пару секунд перехватывая дыхание, будто его кто-то украл. Этот кто-то говорит о Гиннессе и берегах Омана. Валерия прикрывает глаза и едва заметно усмехается не самой удачной шутке. Она видит перед собой старую потертую яхту, мерно качающуюся на водной глади. Шелест прибрежных волн, далекий крик птиц... Ладони ложатся на холодное стекло, пару глотков пива отрезвляют. Она просто смертельно хочет спать. В таких заведениях ведь не варят кофе? Если честно, даже у генерала такое стыдно спрашивать.
Блюдо исчезает из ее тарелки в два счета - она и правда очень голодна. Но от привкуса крови становится неожиданно дурно. На секунду - слишком. Веста прикрывает глаза и вдыхает поглубже, пытаясь отогнать навязчивый запах и вкус. Только потом вспоминает про початую пинту и делает жадный глоток. Странное ощущение почти проходит, но из горла до конца его не вытравить. Сильный запах крови неизменно напоминает о войне и, словно по щелчку пальцев, возвращает самые мерзкие воспоминания тех дней. Но теперь хотя бы голод отошел на второй план. Впрочем, организм, уловив, что ему начинают угождать, внезапно требует слишком много: и алкоголь, и кофеин, и никотин, и этого мужчину напротив, и те странные таблеточки, что так исправно вручал Ганнер... Вереница всех этих мыслей вертится в голове, но неожиданно, сам того не зная, Джеймс делает выбор за нее:
- К черту базу. Что думаешь по поводу того, чтобы заказать виски?
Он, наверное, даже не представляет, на сколько точно попал в одно из ее желаний.
- Виски... - протягивает она, и на секунду облокотившись о спинку стула, забирает свою небольшую сумку. - Я думаю, что из тебя получился бы отличный экстрасенс... Это ведь они мысли читают? - задумавшись, она отстраненно улыбается. - Я закажу. Буду через пару минут...
А музыканты все еще поют On Raglan Road. Под эту лирическую музыку двигаться и правда очень приятно. Может даже не танцевать, а хотя бы идти так, будто ты и есть та самая флейта, вплетаемая музыкантом в эту песню. И пусть Веста пропадала на Карибах, занимаясь лишь одной ей известными делами, изматывала себя тренировками на Нью-Йоркской базе, драила полы казарм и чистила картошку на всю Армию, убивала из пистолетов, винтовок, выкручивала суставы и пускала кровь, пусть даже единожды пилотировала истребитель, а теперь была военным советником... Танцовщицу из этой женщины ничем не вытравить. Это ее сущность. Это читается в каждом ее движении, особенно если она двигается под музыку.
Провожаемая взглядами, Валерия быстро затерялась в толпе, задержалась на секунду у стойки, но после свернула в дамскую комнату.
Сейчас не время в пабе искать десять чашек двойного ристретто. Пугать посетителей тем, что ты можешь выпить такой объем крепчайшего кофе за раз, а потом объяснять своему спутнику, почему это вполне нормальное и даже необходимое для тебя явление.
Дверь закрылась на замок. В висящем над умывальником зеркале отразилась неожиданно очень уставшая особа. Спина на секунду выгнулась, а голова непроизвольно поползла вперед - очень сильно болел позвоночник. Открою вам небольшую тайну: бывшим балеринам больнее всего держать прямую спину, но по-другому они уже не могут. Попросту не умеют. Пожалуй, легче им привыкнуть к боли, нежели ходить, как все, сутулясь.
На стекле аккуратным почерком было выведено "Кокаин тебе в помощь". Веста усмехнулась. Хороший совет, прямо в точку. Но у нее немного другой допинг. Через пару секунд из сумки показалась небольшая баночка с лекарством от Ганнера. Это были не те ужасные таблетки, зависимостью от которых советница страдала до сих пор. Это другие, не содержащие ничего особенного, кроме невероятной дозы кофеина. Теперь две на ладонь и внутрь - через пару минут туман, сковывающий мысли, снова развеется, и усталость перестанет беспокоить еще несколько часов. А там уже и до самолета можно добраться. Там и вздремнуть. Недавний сон на высоте был неожиданно приятен, но Веста-то знала, что дело тут совсем не в удобных сидениях...
За стойкой по прежнему было очень людно. Люди сидели, стояли, толпились, бармен то и дело кидался из одного угла в другой. Пиво лилось не переставая. Веста попросила бутылку самого дорогого виски, бармен забрал у нее универсальную карту и, извинившись, убежал к дальним кранам. Какой-то мужчина, мерно потягивающий пиво совсем рядом, одарил женщину непонимающим и каким-то хитрым взглядом.
- Что? - с улыбкой произнесла та, отмахнувшись. - Да я целую неделю брала сверхурочные часы, чтоб ее взять!
Если разобраться, то она не совсем-то и врала. Мужчина с видом знатока заявил, что красивым женщинам алкоголь можно за просто так отдавать.
Обернувшись, Веста за пару секунд нашла глазами Норта. Он, в свою очередь, тоже заметил ее и на его лице застыло удивление. Нечто вроде "Какого черта ты там делаешь?". Но ведь не могла она упустить такой удобный шанс, чтоб отлучиться на пару минут. Да и гонять официанта лишний раз не хотелось. Им, бедным, теперь чаевые не платят.
Когда бармен принес на выбор несколько бутылок их лучшего виски, мужчина решился помочь. Он приобнял Весту за плечи так легко, что в первые пару секунд это было почти неощутимо. Но когда подал голос, с головой уходя в советы, - поймал неоднозначный взгляд советницы. Одному ему известно, что именно было в том взгляде. Сперва мужчину это не сильно смутило, но через какое-то время он все же вернулся к своей выпивке.
Помучившись пару секунд, переводя взгляд с бутылки Jameson 12-летней выдержки на Green Spot того же возраста, Веста остановилась на первом варианте. Лишь потому, что пробовала его раньше.
Она вернулась, словно охотник, который добыл самого большого оленя, проследила за тем, как в стаканы звонко падают кубики льда и как они наполняются алкоголем.
- Только не позволяй мне много пить. В последнее время я слишком быстро пьянею... - советница взяла в руки свой стакан и привычным движением повертела его в руках. - Совсем сноровку потеряла.
И ведь не объяснишь же, что это всего лишь эффект после все тех же энергостимуляторов от Ганнера. Один из самых неприятных его эффектов.
Виски в стаканах был похож на жидкое золото.

Ей казалось, что Норт хотел что-то сказать. Еще до того, как она ушла, удачно выигрывая время, он вел себя немного странно. Начал что-то говорить с таким видом, будто собирался подводить итог чьей-то жизни. Или обеих разом. Возможно, она это почувствовала, и оттого так обрадовалась возможности улизнуть на пару мгновений. Оставить мужчину наедине с его мыслями. Было видно, что ему непривычны такие вещи. Ей, по большей части, тоже.
Она могла сейчас с легкостью вспомнить тот момент, когда Джеймс прижимал свою ладонь к ее разорванному боку, тщетно пытаясь унять кровотечение. В этом жесте было больше любви, чем в любой фразе, которую только можно произнести.
Наверное, в этом было что-то особенное - в их предыстории. Когда двух людей связывают такие страшные вещи, все обычные поступки становятся мелочными и тривиальными. Кто-то дарит своей женщине цветы, конфеты, дорогие подарки, сопровождая все это тоннами прекрасных фраз. Веста была уверена в том, что попробуй кто-то напасть на них сейчас - генерал тут же прикроет ее, защитит. Разве это не важнее любых обещаний?
Ну вот, они сидят в обычном пабе, а она уже и сюда успела впихнуть спланированное нападение. Дурная голова, мыслит только в одном направлении. Может уже пора избавляться от всего этого? Пора думать, как все нормальные люди, строить планы на будущее, принимать подарки и верить красивым словам? Ну уж нет, увольте. Она бы никогда не смогла жить по-другому. Только потому, что это Веста.
И сегодняшним поступком она донесла до генерала то, чего не смогла бы объяснить и тысячей фраз. Больше надобности говорить об этом не было. Поступок гораздо сильнее слов.
Валерия улыбнулась своим мыслям, делая первые глотки обжигающего виски. В горле тот час запекло. Огнем выжгло этот едкий привкус крови. Разлилось теплом в груди. Заставило быстрее биться сердце.
- Когда-то в баре меня надоумило попробовать виски у разных моих знакомых - бедного поэта и преуспевающего танцора. Тогда его продавали только порциями. Каждый заказывал выпивку себе по карману, а на вкус оказалась одна и та же дрянь. Потом бармен признался, что виски они наливали всем из одной бутылки. А те, кто брал подороже, переплачивали за свое транжирство. Но под стойкой всегда стояла бутылка-другая действительно хорошей выпивки. На случай, если в бар забредет по-настоящему богатый посетитель.
И Веста кивнула в сторону бутылки, стоявшей на их столе. Конечно, в Ирландском пабе не могли так просто дурить клиентов, тем более если речь заходила о хорошем виски. Но аналогия получилась интересная.
Еще немного виски, и все вокруг уже начинает слегка замедляться. Краски теплые, свет мягкий, музыка приятная... Веста вернула стакан на стол, легко потянулась вперед и взяла ладонь генерала в свои. Его руки такие горячие, и это чертовски приятно. Она перевернула его ладонь тыльной стороной вниз и внимательно всмотрелась в рисунок выше запястья.
- Carpe diem... - тонкие пальцы, едва касаясь, очертили границы черного креста под надписью. - Я не помню эту татуировку. Зато теперь понятно, почему пресса так долго тебя обсуждала.
Алкоголь из стакана генерала исчезал со скоростью света. Правда, до советницы дошло не слишком быстро - мысли то и дело перебивало что-то, а взгляд генерала не давал сосредоточиться. Но внезапное воспоминание расставило все по своим местам. Был у нее знакомый мутант, который пьянел ровно после седьмого литра хорошего коньяка. И ни литром меньше!
- А тебе, наверное, одной бутылки мало будет? Думаешь, стоило брать еще... - она на секунду задумалась, припоминая незнакомое название. - Там был Green Spot 12-ти лет от роду. Если что - придется погонять официанта, я к стойке больше не пойду.
Женщина кинула беглый взгляд в толпу. Тот мужчина до сих пор стоял у стойки и с кем-то разговаривал. Всего пара-тройка сосредоточенных взглядов, направленных в сторону генерала и советницы, а больше никакого внимания.
Веста вернула взгляд генералу и, выдержав паузу, все же добавила:
- Это так странно, что нас не узнают здесь. Необычное чувство. Но это чертовски приятно...
И она вернула в руки свой стакан, делая несколько глотков.

***
Странно, как нечто внезапно оборвалось здесь, в этом прекрасном городе, стоящем на зеркальной воде. То, что вело ее по коридорам заброшенной базы метро. Сквозь многочисленные офисы со взрывчаткой за плечами. К залу для тренировок в самый разгар ночи. Вперед под обстрелами со всех сторон и въедающимися под кожу звуками разрывов. То, что заставляло идти в ногу с Невидимками и силком запирать панический страх внутри.
Оборвалось.
Не верилось, что чертово провидение постепенно вело ее именно к этому. И с начала времен, когда на небе решали судьбы тех, кто уже отжил свое, и тех, кому родиться только предстоит, ее жалкой жизни назначили свершиться именно так. Казалось, помотай человека, покидай в ужасные ситуации, поставь лицом к лицу со смертью, и дай наконец вдохнуть полной грудью. Но если бы ее ждал счастливый конец, разве тогда кто-нибудь интересовался бы им?
Гениальное и прекрасное рождается лишь в страдании.
Они ушли из бара незамеченными, ушли на встречу огням и ночной прохладе. Оставалось несколько жалких часов, чтоб успеть выпить этот город до дна.
Веста закрыла глаза и осознала, что они с Джеймсом дошли до конца. Как же мало из них дожили до этого странного дня, до этой точки, к которой они стремились. Все время им на пятки наступала смерть, но они то и дело ускользали от нее, каждый раз доказывая свою силу.
А, может, они с генералом слишком долго боролись, и по закону жанра должны были давно почить на лаврах? Лера однажды шутила так, еще во время войны: "Наши портреты будут хорошо смотреться в хрестоматии по истории. С годами жизни под именами." Она случайно пережила свою дату смерти, а теперь вот потащила на дно еще и своего командира.
В темноте было сложно различить черты лица, и женщина до сих пор не могла понять, доволен ли ее спутник, или ему просто все равно. По его уверенной чеканной походке нельзя было разгадать ровным счетом ничего, да и теперь поспевать за ним было куда труднее. Поэтому Веста решила остановиться недалеко от источника света, опять у излюбленной реки, для того, чтобы заглянуть ему в глаза.
Карие, они были полны той безмятежной уверенности, что бывает у людей, прошедших слишком многое. И все же в этом взгляде было нечто большее, заставляющее вспоминать жаркий Оман, душную каюту и мерзкий запах виски из пустынных колючек.
Не спеша под кожу въедалась ночная прохлада. Она должна была отрезвлять, но мысли, пропитанные прошлыми воспоминаниями, перебивали все ощущения.
Аллюзия на неизбежность: Слишком много противного виски вокруг, и эти пустые бутылки, катающиеся по деревянному полу... Меня качает всего пару часов, а такое ощущение, будто всю жизнь.
- Я до сих пор чувствую себя виноватой. За то, что вытащила тебя из того суденышка, искала любые причины, чтоб заставить тебя уехать оттуда, вернуться, - ее пробирала дрожь; сначала мелкая и едва заметная, теперь она сотрясала плечи и заставляла ребра болеть от напряжения. Голос тихий, слишком приглушенный и неразборчивый - не хочет, чтоб ее слышали, но молчать не в силах. - Я эгоистка. Потому что не могу без тебя найти себе место в этом мире.
Веста шагнула вперед и почти на автомате обняла Норта.
"Пожалуйста, давай обрубим все, что связывает нас сейчас, давай начнем новую жизнь на берегу Руана. Иначе здесь нам долго не протянуть."
Смертельная усталость навалилась на ее плечи и она стояла лишь потому, что ее опорой был другой человек. В ней не было достаточно силы и холода, чтобы перестать защищать. Как угодно защищать. В свои двадцать четыре она пережила столько тяжелых дней, что эта тяжесть могла бы запросто раздавить. Но долгожданный покой оказался очередной ловушкой, самой страшной. Человек, который похоронил свою прежнюю жизнь еще до начала войны, пронеся сквозь нее лишь зависимость от другого человека.
Что ты можешь противопоставить суровой действительности? Ради чего ты собираешься жить?
Веста подняла глаза на Джима:
- Когда-то давно я читала книгу о человеке, который вернулся с войны. Он, как и его товарищи, думал о том, что вернется героем и его жизнь изменится. На поле боя будущее казалось далеким идеалом, мечтой, к которой все они стремились. До которой дошли лишь единицы. Дошли и разочаровались. Мир не принял их, повседневность оказалась слишком гадкой и рутинной. Они дали слабину. Один угодил в тюрьму, двое других кончили самоубийством. Кто-то приспособился, но утратил всякий вкус к жизни. Даже главный герой говорил о том, что всюду будет немного посторонним и нигде не почувствует себя дома. Но бороться он не перестанет.
А может это и есть то самое главное, мой генерал? Не переставать бороться.